– По-твоему выходит, что Русия из-за любви к Ирану не пожелала оказать нам помощь?

– Не смогла, князь Цицишвили, вот что я сказал. Уверен, когда-нибудь окажет Русия нам помощь и против турок и против персов, но сейчас сама вынуждена обещать шаху Аббасу невмешательство в его дела с Картли-Кахети.

– Довольно поучать нас, Георгий Саакадзе из Носте, тебе все равно ничего не поможет!

– И тебе, Зураб Эристави из Ананури, тоже ничего не поможет, ибо ты не орел, а коршун, парящий над горцами, не желающими быть тобою заклеванными.

– Время покажет, коршун тоже не напрасно имеет крылья, а за хищным хвостом «барса» не пойдет княжество.

– Может, придется еще кое-кому облизывать хищный хвост.

И снова взметнулись куладжи, сверкнули на вскинутых руках перстни, и посыпались язвительные упреки, насмешки. Не слушая друг друга, князья злорадно кричали о наступившем конце самовластья Саакадзе, о желании доблестных владетелей сражаться с любым врагом, но под знаменем царя царей Теймураза.

Князья Магаладзе даже заинтересовались: не соблаговолит ли Саакадзе отдохнуть в Имерети?

– Нет, заботливый князь, – засмеялся Саакадзе, – ты забыл, что Имерети только для царственных беглецов.

– Что? Уж не пророчествует ли нечестивец?! – вскричал Джавахишвили. – К оружию, князья!

Палату огласил звериный рев:

– К оружию! К оружию! Уничтожить оскорбителя богоравного!

– Если бы здесь присутствовал лазутчик шаха, – насмешливо заметил старый Мухран-батони, – более радостной вести не мог бы доставить «льву Ирана». «О аллах, аллах, как ты милостив к своему ставленнику, – воскликнул бы шах, – междоусобица владетелей Гурджистана перед, самым вторжением моим! Даже ты, Караджугай, не придумал бы лучше!»

– Успокойся, благородный сын мой, Великий Моурави исполнит свой долг, как неизменно обещал, и подымет меч на врага под знаменем царя Теймураза. Завтра в Сионском соборе я благословлю царя Теймураза на ведение войны с…

Католикос вдруг тревожно оборвал речь. Старый Теймураз Мухран-батони поднялся и молча вышел из палаты. За ним его сыновья – Мирван и Вахтанг. Ксанские Эристави поклонились Саакадзе и тоже покинули палату. Ледяное молчание, точно глыба, придавило всех. Липарит в тревожном ожидании не спускал глаз с Великого Моурави.

Великий Моурави по-прежнему сидел на своей скамье.

В полночь, когда на площадках, у дверей и во всех переходах во второй раз сменились копьеносцы и в светильники, окутывавшие ниши фиолетовой дымкой, подлили свежее масло, у опочивальни Теймураза остановились двое. Саакадзе молча снял с себя оружие и передал князю Джандиери.

Чуть приоткрыв дверь, за которой царило безмолвие, Джандиери остался сторожить… Кого? Неужели Саакадзе?! Нет, никогда благородный Моурави не пойдет на предательство! Разве не ради спасения короны Теймураза он, князь Джандиери, охраняющий сегодня сон царя, решил помочь Моурави? Пусть Чолокашвили, пусть придворные клянут его завтра, но сегодня он будет способствовать Моурави отвести гибель от царства.

И все же князь не отводил взгляда от узкой щели. Так, видя происходящее и слыша произносимое, он в случае… Нет, нет, зачем подозревать витязя в недостойном!

В первую минуту Теймуразу показалось, что он грезит. Широко раскрытыми глазами он всматривался в лунную полосу, где появилась огромная тень.

– Кто? Кто сегодня начальник стражи моей опочивальни?!

– Самый благородный из твоих придворных, ибо, презрев злобу князей, он пожелал помочь царю победить.

– Мы уже говорили, что не нуждаемся в услугах дерзких глупцов! Эй, стража!

– Ты можешь, мой царь, кричать до восхода солнца, тебя никто не услышит! Однажды шах Аббас спросил меня: каким оружием удобнее всего обороняться? «Тем, которое под рукой», – ответил я. Шах Аббас выпустил на меня льва. Я схватил папаху и втиснул хищнику в разверстую пасть. Шах Аббас наградил меня алмазной стрелой. Ближайшее к тебе оружие – тайна, которая должна быть сохранена не ради меня, а ради тебя. Прошу, светлый царь, выслушай…

Проходили минуты, может, часы. А Джандиери все слушал и слушал затаив дыхание, то восхищаясь, то поражаясь: «Победа! Великий Моурави спасет царство!» Но… почему… почему царь надменно отклоняет план отражения полчищ шаха Аббаса? Что? Моурави предлагает в присутствии сардаров Кахети и Картли поручить ему, Саакадзе, выполнение этого плана, якобы обдуманного царем, и тогда… тогда он ручается, что ни один не узнает, что это план Саакадзе…

Зычный голос Саакадзе гневным рокотом, как ручей – ущелье, наполняет опочивальню. Он призывает к самозабвению во имя родины. Он красноречиво рисует картины нового неистовства кизилбашей, – и опочивальню наполняют кровавые призраки. Опустившись на колено, он умоляет царя ради Грузии подавить гордыню. Взмахом руки он словно срывает завесу с будущего, и перед бархатным пологом разверзается дымящаяся бездна. Он требует, стараясь с вершины доводов разглядеть хоть мимолетное колебание на лице венценосца. Тщетны и гнев, и мольбы, и унижение, – царь с негодованием отвергает предложение Моурави. И исчезает лунная полоса, словно меч безнадежно опускается в ножны.

Джандиери прислонился к косяку, он больше не мог слушать, стук сердца мешал…

Сопротивление царя и удивило, и обеспокоило Саакадзе. Он положил перед царем свиток с голубой каймой:

– Возьми, царь, это плод моего двухлетнего размышления… Возьми и крепко запомни: тут спасение двух царств. Шах Аббас не забыл Упадари, от твердынь которой в смятении чуть не отступил. И сейчас этот план – Упадари! Опасаясь встречи со мной, опасаясь поражения от моего меча, шах не рискнет своим величием.

Джандиери взволнованно встретил Моурави, порывисто обнял его, вернул оружие и молча проводил до самых ворот.

Напрасно Джандиери ждал грозы, напрасно готовился к опале. И уж совсем лишним оказался приказ слуге уложить хурджини.

Едва поднявшись, царь повелел Чолокашвили собрать князей высших фамилий и церковников высшего сана на тайное совещание у него в Малом зале.

Липарита удивило, что княжеские скамьи были несколько отдалены от трона, но додумывать причину этого было некогда.

Теймураз вошел шумно, поблескивая красноватыми глазами, снисходительной улыбкой отвечая на приветствия. Величественно опустился он в кресло и, к изумлению Джандиери, развернул свиток с голубой каймой.

Голосом великого стратега Теймураз стал зачитывать хитроумный план войны с грозным «львом Ирана». И вот от подножия тушинских гор до берегов Алгети пронеслись бурные ветры, промчались грозовые тучи, засверкали молнией мечи, загрохотали щиты.

Сначала растерянно, потом восхищенно князья и архипастыри слушали неожиданное откровение. Перед ними огромная шахматная доска, и царь, как опытный игрок, заранее разгадывая любые ходы противника, озадачивал его неожиданной перестановкой фигур: то группируя конницу, то образуя линии засад, то внезапно обрушивая квадраты копьеносцев на ревущих верблюдов, то перебрасывая конную колонну во вражеский тыл, то сжимая подковой красноголовую лавину. Беспрестанно путая ходы противника, царь, держа в крепкой деснице судьбу боя, не переставал вносить сумятицу во враждебные тысячи и сеял панику на ратных полях.

Потом Теймураз остановился на решительных мерах обороны, на случай, если шах Аббас опрометчиво вторгнется с трех сторон.

Не выдержав, князья выкрикнули: «Ваша! Ваша царю царей, светлому Теймуразу!»

Милостиво улыбаясь, Теймураз, слегка повысив голос, зачитал завершающие ходы боя.

Джандиери вытер со лба холодный пот: именно этим замыслом восхищался он ночью… И именно этот замысел вызвал неистовые рукоплескания князей. И, больше не сдерживаясь, Зураб, выскочив на середину зала, исступленно закричал:

– Такое мог придумать только Великий… – с губ чуть не сорвалось: «Моурави». Он запнулся и, захлебываясь, повторил: – Великий Александр Македонский! Князья, нет сомнения, богом данный нам царь Теймураз поведет Кахети-Картли к неслыханной победе.